Читаем без скачивания В каждом доме война - Владимир Владыкин

Помимо уборки урожая Макара Костылёва волновало неудержимое наступление немцев, которые в любой день могли прийти к ним. Он безмерно сожалел, что его не брали на фронт. А сам напроситься не хотел, так как на него была наложена бронь. Но он боялся работать, когда придут немцы, колхоз не будут эвакуировать и посёлок останется в руках врага. Вывоз скота, свиней, телят, овец производился только в ночное время, а фронт неотвратимо приближался…

Глава 3

Зина, жена Давыда Полосухина, после родов ещё больше похорошела: грудь увеличилась, ведь она вскармливала ребёнка до тех пор, пока он не стал ходить. Фигура её несколько округлилась, вся пополнела. Тяга к городской жизни у неё поселилась ещё с девичества. Когда бывала в городе то ли сама или с ныне покойной сестрой Капой и с матерью, то ли когда ездили на базар, и она неизменно присматривалась к наряженным, накрашенным, нарумяненным городским модницам. И всякий раз грустно вздыхала оттого, что после городских впечатлений ей не хотелось возвращаться в степь, где её вновь ожидала беспросветная глухомань, которая на неё действовала угнетающе. В город тогда в основном ходили пешком: когда же отправлялись гуртом продавать на базар продуктовые излишки, брали в колхозе подводу. В те времена, если не было особой причины для переезда, осесть в городе любому селянину было крайне трудно. Лет десять назад, когда строился паровозостроительный завод и другие производственные объекты, некоторые сельские парни и девушки подавались на стройки социализма строго по комсомольскому набору. Но в те годы Зина ещё только училась в школе, а потом, чтобы удержать в посёлке людей, власти уже никого не отпускали. Зина это знала, но всё равно не переставала грезить о городе, даже выйдя замуж. Особенно сильно она мечтала о городе, когда поняла, что Давыда она почти не любила, а выходила за него исключительно по уговору матери. Впрочем, сначала Давыд ей нравился весёлым, насмешливым характером, слывя работящим, хозяйственным, чего у него действительно было не отнять. А когда стала его женой, Зина увидела, что Давыд любит ею командовать: норовит поучать как надо полоть картошку, как убирать в доме, ухаживать за коровой, будто до него всего этого она делать ничего не умела. Из-за этого, собственно, между ними начались ссоры, поскольку Зина обнаружила в себе крайне самолюбивый нрав. И Давыд, видя, что к жене чересчур требователен, что к добру это не приведёт, стал менее властен. К тому же Зина порой, чтобы подействовать на мужа, запальчиво бросала, что уедет жить в город. Давыд же, не желая быть уязвлённым, над ней ехидно посмеивался:

– Да тебя там никто не ждёт, да ещё с ребёнком, – говорил он. – Была бы моя воля (жаль, что теперь этого делать нельзя), я бы тебя ремешком отхлестал, чтобы знала, как мужу перечить. Городская выискалась, с вшивой задницей…

– А мне не надо, чтобы кто-то меня там ждал, сама устроюсь, без твоих сопливых. Ты сам вшивый и нечего оскорблять! Это тебе не старое время: женщины с мужиками нынче все равны…

– В городе хорошо только уличным распутницам и ты попадёшь туда запросто, как там окажешься без крыши над головой, без копейки в кармане. И что ты заладила: уйду, уйду. Только бы на нервах поиграть? – с досадой прибавил Давыд, уже начиная думать, будто жена и впрямь не шутит.

– А ты не приставай со своими дурацкими наставлениями. Думаешь, ты умней меня? Да ничуть! Просто ты наглый, как твой танк, на котором служил, – с обидой вырвалось у неё.

– Ладно, ладно, Зиночка, больше не буду. Ты такая хорошая, умная хозяюшка, – Давыд нарочно смягчил обстановку и жена, поплакав, была прежней. Но это ему только так казалось, поскольку недовольство колхозной малоинтересной жизнью продолжало медленно бродить в ней. Конечно, с виду она была вроде бы такой же, как и раньше, не забывающей обязанности жены, хозяйки, матери. И жизнь молодой семьи текла по-прежнему. Ссоры, однако, начинались и по другим причинам, а порой так даже внешне как будто и беспричинно. Иногда молодая женщина не давала себе отчёта, почему вдруг ей манилось ругаться с мужем? Может, только оттого, что Зина совсем разлюбила Давыда, так как он был с ней ласков в постели до тех пор, пока это было необходимо ему. А потом быстро остывал, в то время как она лежала вся в нервном оцепенении, не понимая того, что с ней происходило. И когда в следующий раз наступал момент супружеской обязанности, она уже боялась повторения прошлого состояния, а чтобы его больше не испытывать, Зина уклонялась от ласк мужа, говоря, что у неё дурное настроение. Давыд раздражался, обзывал жену капризной и почти силой добивался удовлетворения без её на то желания, что вызывало у жены обиду, которую она пыталась не показывать мужу. Со временем Зина научилась притворяться: если ей с ним хотелось близости, она была сдержанна. Ей стало очевидно, что Давыд совершенно не угадывает её природные потребности. Впрочем, в них она тоже плохо разбиралась, и принимала мужа в постели со всеми его недостатками, довольствуясь его неумелыми поцелуями…

Когда Зина бывала в городе, она задавалась далеко не праздным для себя вопросом: какие в постели городские мужчины? Хотя тут же осудила себя за такое любопытство, что ведёт, как распутная женщина, которая об этом только и думает. Но Зина хотела оправдать себя, что такое любопытство проявляет не одна она; наверное, так думают и другие замужние сельские женщины, которые тоже несчастливы со своими мужьями. Ей почему-то казалось, что городские мужчины совсем другие. Зина считала, будто они намного просвещённей сельских во всех сторонах жизни, а значит, больше сведущи и в любви. Хотя внешне от сельских они мало чем отличались. На тех же, кто казался недоступным в силу того, что был одет в дорогие костюмы, она не могла смотреть без внутреннего трепета, несмотря на всю их внешнюю непривлекательность. Обыкновенно рядом с ними были такие же немыслимо нарядные и красивые женщины, которым она до глубины души завидовала и чрезвычайно сожалела, что она уродилась совершенно несчастливой…

Зина любила заходить в промтоварные магазины и всякий раз она выходила из них до такой степени расстроенная, что испытывала физическую слабость оттого, что многие красивые платяные ткани для неё были просто не по карману. И вот однажды с Давыдом, продав на базаре сало, она купила на платье дорогого крепдешина и шёлка. Муж недовольно ворчал, считая, что для села это непозволительная роскошь. Надо одеваться просто и практично.

В тот раз из-за такого пустяка они поссорились. Хотя для неё это был вовсе не пустяк, а желание одеваться исключительно по-городскому. И наперекор мужу она всё равно сшила эти платья. И Давыд, застав жену за примеркой обновок, нарочно сказал, что они не идут ей.

– Тебе нравится ходить в хлопчатобумажном костюме? Вот и ходи, а чего тогда в город надеваешь суконный костюм? – проговаривала она с обидой оттого, что муж не одобряет её нарядов.

– Да это же в город, а не в клуб. И на праздник ещё можно. А тебе нравится, чтобы все наши бабы перед тобой от зависти лопались? – отвечал муж, полный ехидства. – И твоя мать такая же воображала. И сестра тоже была ещё та штучка! Одна Майка скромница, вот с кого бери пример!

– Это не твоё дело! Что ты в женские дела вмешиваешься, и как ты смеешь Капу, покойницу, хулить? Я, между прочим, может, для тебя наряжаюсь, – усмехнулась озорно Зина, поведя кокетливо плечами. Хотя знала, что это далеко не так.

– Если бы ради меня, ты бы так не выпендривалась, – испуганно сказал он, взирая на её выкомаривание изумлённо, поскольку в эту минуту Зина была не похожа на себя прежнюю. – Что ты дёргаешь плечами, как курица крыльями перед петухом? – и усмехнулся ехидно, скрывая ревность.

– Я тебе не курица, это ты петух, прыгаешь на жену без её согласия. Ничего не понимаешь в красоте женщины, тебе нужна деревенская клуня, зачуханная. А я уже не хочу быть такой, и никогда ею не была, понял!..

– Я же и говорю – воображала большая. Ты не в городе живёшь, а городской себя представляешь, наверно, спишь и видишь, что ты в городе живёшь, ха-ха! А задница деревенская…

– Ну и свинья же ты, Давыд! Если надо – уеду в город и у тебя не спрошусь! Я больше тебе и слова про это не скажу.

Из другой горницы послышался плач ребёнка, который там спал и Зина пошла к нему, чтобы переодеть его. Одно время из-за сына она не ладила с матерью, так как просила её сидеть с ним, а сама хотела выйти на работу. Ульяна Степановна тогда ей ответила, мол, у Давыда есть тоже мать, вот и пусть Серафима берёт на себя внука. Зина обиделась, пошла тогда к председателю Костылёву, чтобы отдать в ясли шестимесячного ребёнка. Когда Ульяна Степановна об этом узнала, она не на шутку испугалась, что дочь собирается загубить ребёнка, так как в яслях была нянькой бездетная, безмужняя сестра Афанасия Мощева Ангелина, прослывшая в посёлке, как и её братец, напористой, громозвучной бабой, хотя ей ещё не было и двадцати пяти лет. Но на вид она казалась старше своего возраста. С ней работала и поваром, и воспитателем Василиса Тучина, жившая со свекровью. У Василисы была младшая годовалая дочь. В своё время Макар предложил Василисе работу в яслях, в которые уже водили мамаши с десяток детей ясельно-детсадовского возраста.